Он не безумец. Безумен он был в последние 11 лет жизни. Зерна этого безумия в нем жили всегда, но, знаете, Ницше – это всего лишь пример человека, который позволил себе заглянуть в бездну. И она посмотрела на него.
Во-первых, письмо афоризмами, такое дискретное, отрывочное, из которого выросли впоследствии по-разному и Розанов, и Шкловский, и Витгенштейн, – это Ницше. Афористика вместо последовательной, скучно изложенной системы. Во-вторых, ницшеанство как философия творческого преодоления, преодоления себя, человека как того, что должно преодолеть себя, – это безумно соблазнительно и, в общем, здорово, приятно.
Также нельзя не отрицать его огромного таланта. Другое дело, что, как и все большие философы, он писал о себе, и ресентимент был ему присущ. Отсюда – культ силы, культ игры, культ веселья, очень смешной в немецком болезненном прогрессе. Но, понимаете, у него была и своя трагедия. Его музыкальные сочинения эту трагедию очень показывают.
