Как относитесь к гонзо-журналистике?

Журнал «Послезавтра» делается. Единственная его проблема в том, что я получил (спасибо, простите, я не всем успел ответить) огромное количество — порядка уже 50 — очень достойных филологических, гуманитарных текстов, три прекрасных театральных текста, пять очень хороших про кино, но ничего не шлют мне по-прежнему математики, думая, что я не способен это понять. Но у нас там есть математики! У нас там, в конце концов, академик Семёнов, главный редактор «Кванта», тоже читает эти тексты. Пришлите мне что-нибудь про математику, про физику — такое, чтобы это понял продвинутый школьник или хороший начинающий студент. А что касается экономики, то есть штук семь-восемь, по-моему, довольно…

Бродский говорил, что Твардовский по психотипу похож на директора крупного завода. Наверное, ему надо было руководить вот таким литературным производством. Другое дело, что он обладал несколько однобокой эстетикой.

Он действительно хорошо знал границы своего вкуса. Но, слава Богу, он умел консультироваться с другими людьми. И поэтому ему хватало толерантности печатать Катаева, которого он не любил вовсе — позднего, уже мовистского периода. Но он говорил, что зато оценит аудитория журнала.

У него хватало вкуса читать Трифонова и печатать его, хотя он прекрасно понимал узость своего понимания. Он искренне не понимал, как построен, например, «Обмен». Он говорил: «Ну…

Никакие речи не должны быть преследуемы. За убийство отвечает убийца, а не тот, в котором ему почувствовался призыв. Понимаете, это же легко все интерпретировать как призыв к убийствам. Никакая речь не должна быть уголовно наказуемой. Может быть, отдельно стоит проработать случаи такой государственной пропаганды, которая, как «Ради семи холмов», накачивала общественную ненависть. Наверное, для таких исключительных случаев, когда в конфликте между хуту и тутси раздували пламя межнациональной вражды, – наверное, за такие вещи надо, по крайней мере, ограничивать вещание. Но можно ли цензурировать речь? Я до сих пор не понимаю: почему мы будем оправдывать одну цензуру и ненавидеть другую?…

Наверное, потому что большинству людей сегодня элементарно нечего сказать. На том уровне, на котором люди поверхностно реагировали сначала, они выскребли все. Для более глубокой аналитики, которой занимался в свое время Янов или сейчас занимается Сонин, для аналитики метафизической, как у Десницкого, людям надо дорасти, воспитать аудиторию. Людей, которые на это способны, очень немного. То, что делает Шамолин, например, профессиональный антрополог. Или профессиональные социологи и экономисты, богословы вроде Баумейстера. Для этого нужно что-то знать. А время многочасовых интервью со светскими персонажами – да, оно прекратилось. Сейчас время такого более глубокого и более…

Ванденко по-прежнему. Коммерсантовского Андрея Колесникова — конечно, это без вопросов. Дудь не интервьюер, это немножко другое. Это такая своего рода драматургия. Но это, безусловно, очень яркое явление.

Но из всех людей, которые делают беседы, именно разговоры, лучше всех с собеседником взаимодействует Матизен. Его интервью с Чухраем 30-летней давности мне представляется абсолютным эталоном. Он и агрессивен в меру, и умеет себя убрать из текста, и он всегда приходит к человеку с готовой концепцией. Можно спорить, соглашаться, не соглашаться, но предмет разговора есть всегда.

Вот Матизен из моих любимых критиков единственный, кто берет замечательные интервью. Долин…

Роль журналистики изменится, безусловно. Журналистики постепенно будет больше и больше перерастать в прозу, забирать ее полномочия. Проза, как и все сейчас, расслоится. Мы живем в эпоху великого расслоения, диверсификации. Человечество делится на две ветки, страны делятся на два мира, все менее пересекающихся между собой. И страны третьего мира все-таки разрываются, стекаясь к этим полюсам. Ну и, соответственно, литература и журналистика они как бы сняли границу между собой, литература расслоилась либо на фэнтези, либо на документальную прозу. Реализм сегодня — это уже компромиссный жанр. Зачем описывать то, чего не было? Либо фантазируй, либо документально фиксируй реальность. Вот…

Вот Александр Долинин издал замечательную книгу, которая посвящена западному мифу в России. По-моему, Долинин, шагнув в сторону от своих обычных набоковских интересов, от интереса к Достоевскому, написал замечательную книгу о таком народном мифе о Западе. Очень серьезной, опять-таки, пролегоменой к этой теме, подходы к ней содержатся в книге Добренко «Поздний сталинизм», especially во втором томе. Есть, кстати, неплохой роман Александра Мелихова «Соединенные штаты мечты», где анализируются истоки этого мифа глазами человека, никогда в Штатах не бывавшего.

Ну, понятно, что Ксения Собчак пошла на это интервью ради хайпа, как мне кажется, а не ради интервью и не ради интереса к человеческой природе. И конечно, когда Ларс фон Триер снимал своего довольно гнусного «Джека», он тоже наслаждался, а не разоблачал. Мне картина показалась омерзительной, и я думаю, что фон Триер больше ничего не снимет. Во всяком случае, ничего хорошего. Впрочем, он способен удивлять. Снял же он потрясающую «Меланхолию» после, на мой взгляд, нескольких совершенно провальных картин.

Но проблема не в этом. Я думаю, что тема маньяка Мохова, так же, как и тема фильма «Груз-200», вызвавшего в обществе точно такой же раскол, всех возбудила именно потому, что мы живем во время…

Эта статья появилась в «Новом мире». Это статья Владимира Ивановича и Елизаветы Владимировны Новиковых — обзор современной прозы о советском проекте. Я благодарен за добрые слова, которые там обо мне, сказаны.

Тенденция, которую они видят — интерес к советскому. Я же потому и назван в этой статье главным бардом советского проекта, что я об этом говорю примерно лет 20. Но сама идея… Я не хочу сказать, что эта статья в каком-то смысле вторична. Нет, вообще такое артикулировать вслух — по нашим временам большое преимущество. Сказать, что 70-е годы были умнее, интереснее и сложнее, чем сейчас. И там делается попытка с точки зрения такой литературной социологии проанализировать довольно зрело…