Обязательно ли в детстве страдать, чтобы научиться эмпатии?

Чингиз Торекулович именно в интервью со мной говорил, что больше всего гордится именно придуманными им легендами в «Пегом псе» и мифами. И когда Владимир Санги это прочел, то поразился: «Откуда Айтматов знал?» А он не знал, он выдумал. Он стилизовал очень много. Вообще, Айтматов обладал чутьем на миф. Кстати говоря, Чингиз Торекулович считал «Пегого пса» своей главной литературной удачей до «Легенды о манкуртах» в «Буранном полустанке». Первоначально роман назывался «Обруч», потом — «И дольше века длится день», потом заставили взять «Буранный полустанок».

Но высшим своим достижением до «Полустанка» он считал две легенды: «Белое облако Чингисхана», которое должно было войти в…

Айтматов как раз не слишком нравоучителен. Да, у него есть такая немножко нарочитая, немножко архаическая дидактичность. У Искандера она пародийна, у него – скорее педалирована. Но я не думаю, что Айтматов дидактичен. Наоборот, Айтматов возвращал советскому читателю чувство неприкрытого трагизма – например, как в повести «Ранние журавли». Она чудовищна по безысходности… я до сих пор с содроганием вспоминают ее жуткий открытый финал, абсолютно жуткий.

Ну или там «Прощай, Гульсары!». Дидактические вещи у  него  – может быть, «Белый пароход», может быть, в каком-то смысле… хотя она тоже такая слезная. Может быть,  «Тополек мой в красной косынке» или «Первый…

Понимаете, я начитываю курс лекций по «республиканской литературе», по литературе советских республик. Начитал я уже грузин, украинцев и белорусов, дальше мне предстоит Армения, Азербайджан и Киргизия (в основном Айтматов). Дело в том, что тут возникает такая парадоксальная ситуация, вот этому я, пожалуй, уделил бы внимание более глубокое. Миф, мифологический или магический реализм возникает там, где есть колонизация. У Маркеса двойная колонизация — сначала инками, потом испанцами, у Фолкнера двойная колонизация — сначала победа над индейцами, потом победа над южанами.

У грузин явная совершенно двойная колонизация: скажем, мифологический роман Отара Чиладзе или «Дата…

Чингиза Торекуловича Айтматова я немного знал, и мне общение с ним всегда казалось необычайно продуктивным. Он был одним из немногих людей, кто получал физическое наслаждение от самого акта выдумывания, писания. Для него литература была очень органическим состоянием. Я много раз рассказывал о том, как когда-то у нас с ним был разговор большой, в самолете летели мы на форум в Баку, большой разговор про «Тавро Кассандры». Я ему сказал, что, на мой взгляд, надо было закончить так-то и так-то. Он говорит: «А ты сам напиши, считай, что я тебе дарю эту идею стартовую, потому что, мне кажется, ты довольно забавный придумал из нее выход. Но только мы сделаем не так, а вот так». И он мне абсолютно легко в…

Началось оно с «Белого парохода», который мне не понравился. А понравился мне безумно «Пегий пёс, бегущий краем моря». Это очень страшная вещь. То, как там описаны муки жажды, мне внушило… 11 лет мне было, кажется, или 12. Мне это внушило, что Айтматов — очень крупный писатель. Потом были «Ранние журавли», напечатанные в «Новом мире». А потом вышел «Буранный полустанок», который тоже вызвал у меня сначала очень резкое отторжение своей эклектикой. Я не понимал, зачем там инопланетяне, зачем он вообще такой пёстрый и путаный — вообще почти такой же пёстрый роман, как и «Ягодные места» Евтушенко, который тогда тоже был в моде. Эта эклектика меня очень разозлила. Но потом я понял, что гению хороший вкус не…

Да, безусловно. Думаю, что он может морально уничтожить этого ученика. Есть способы. Каждый профессионал должен уметь делать «империо круциатис». Хотя это очень жестокие слова, и я так не думаю, наверное, но и иногда я думаю так. Я хотел бы, чтобы таких коллизий не возникало вообще, но если уж ученик ударил учителя, учитель должен… В идеале лучше всего уйти из школы. Но можно, можно уничтожить морально. В принципе, это говорит об очень серьезных нарушениях в классе, в школе, в жизни. Но если уж это произошло, что делать.

Знаете, нет выхода из моря информации. Можно уши заткнуть, но человек, к сожалению, существо, зависимое от информации, оперирующее информацией.

Мне наоборот ее не хватает. Я всё время страдаю от того, что было замечательно сформулировано Мандельштамом: «Сталин нас всех превратил в ожидальщиков». Я всё время жду событий, которые как-то разрешат ситуацию. Мне наоборот не хватает информации. Я задыхаюсь в этом скудном информационном поле. Мне хочется получать как можно больше новостей, которые бы показывали происходящее с разных сторон. В этом-то и проблема. А бегство из моря информации…

Понимаете, если бы знал, то, наверное, я бы очень многих мучительных сцен избежал, и был бы с матерью добрее и внимательнее, и, может быть, со стариками, которые, слава богу, оказались долгожителями и до моих тридцати присутствовали в моей жизни. Дед и бабка ушли почти одновременно, Царствие им небесное, когда было им сильно за восемьдесят, а мне хорошо за тридцать.

Я никогда не мог научить семью дистанцироваться от моей жизни. Единственное, что я мог сделать: я всякий раз, когда мог, съезжал действительно. И женившись, я съехал. Но это же не значит, что они перестают за меня волноваться, что они перестают как-то мою жизнь строить по собственным лекалам. Понимаете, если бы я… Ну, не далее как…

Я не ставлю вопрос так жестко — «может ли порядочный человек соглашаться на то или се?». То, что он может улучшить ситуацию при позднем Путине,— однозначно отрицательный у меня здесь ответ. Нет, не может он улучшить эту ситуацию в целом. Он, наверное, может помочь двум-трем удачным проектам осуществиться, что по нашим временам тоже немало. Меня только очень смущает определение «живой человек». «Наконец-то у нас министр живой человек».

А что имелось, интересно, в виду, когда этими же словами провожали Юрия Лужкова? Да, Лужков был коррумпированный, да, Лужков был тоталитарный, но он был живой. То, что он умел иногда, простите, сально пошутить или сплясать с другими деятелями культуры,— это…