Это, кстати, замечательный сценарий Олега Осетинского. Там, понимаете, примерно та же история, что и у Митты в картине «Сказ про то, как царь Петр арапа женил». Это именно история, написанная Дунским и Фридом, такой приквел к русскому Отелло будущему, который совершенно неизбежен в этой ситуации. Но то, что он черный среди белых, то, что он иностранец, то, что он и есть другой человек, моралист, это такая отчаянная попытка быть настоящим «птенцом гнезда Петрова» среди людей, которые Петру абсолютно враждебны и не понимают в нем ничего,— там есть настоящая трагедия. И Ломоносов — это та же история.
Очень долго… Вы знаете, в чем полемичность этой работы. В книге Добренко о позднем сталинизме очень подробно изложены многочисленные интерпретации Ломоносова, в частности, пьеса Всеволода Иванова, совершенно чудовищная, 1950 года, времен борьбы с космополитизмом, где Ломоносов открыл закон, впоследствии, естественно, украденный Лавуазье; что это наш ученый, который борется с подлым засильем немцев в науке, и с норманнской теорией борется, и с германцами борется, и утверждает русский приоритет во всем. История Прошкина — история, которую сыграл Степанов,— это как раз история русского европейца, который страшно одинок, который пытается каким-то образом втащить Россию на Олимп всемирной науки. Делать из Ломоносова, получившего образование в Марбурге, делать из него врага всего немецкого, довольно странно, к тому же женатого на немке, с Рихманом работавшего и память Рихмана увековечивавшего всячески. Довольно жуткое, кстати, это его письмо о смерти коллеги от молнии. Ломоносов — фигура именно европейского масштаба и европейской природы, а в этом и есть как раз замечательный пафос прошкинского сериала.
