В фильме Тарковского «Сталкер» ученый боится, что до комнаты желаний доберется какой-нибудь псих и пожелает так, что никому не поздоровится. Писатель ему возражает — если даже таким дать то, чего они на самом деле желают на этом они и успокоятся. Какова ваша позиция?

Он ей вовсе не симпатичен, он ее, скорее, пугает. Она, скорее, его боится. Он, скорее, вестник: он входит, начинается ветер, а он говорит ей весьма неприятные вещи, потому что она ждет отца и в очередной раз не дождалась. Как пишет Михаил Ардов, «отец в это время гуляет по Москве гуляет с Мариной Цветаевой». Не знаю, не думаю так. Но для меня этот персонаж — это вестник странного в мире. Понимаете, в детстве такой персонаж всегда бывает. Появился человек, и мир стал странным, мир изменился, с этого момента не будет прежнего. Вот такие вестники бывают. И именно с его появления начинается в фильме все самое страшное, самое странное: пожар в эту же ночь, сон об обрушившемся потолке: когда она моет…

Не всегда и не все. Дело в том, что интерес к оккультизму вместо интереса к Богу, к самоанализу, даже, может быть, вместо атеизма, в котором есть свои привлекательные стороны, интерес к оккультизму — это шаг назад. Ну, примерно, как интерес к национализму, крови и почве вместо космополитизма, интернационализма, открытости и так далее. Да, переходные эпохи, да, трудные времена — они приводят обычно к некоторой деградации.

Понимаете, Русская революция дала вспышку модерна, но давайте не забывать, что эта вспышка модерна имела быть перед, в предреволюционной ситуации. А в семнадцатом, восемнадцатом, двадцатом годах с великим искусством обстояло трудно. Так же собственно, как и с…

Никогда не забывали заслуги Кончаловского, никогда не забывали то, что его участие в сценарии было во многом определяющим. Дело в том, что Тарковский всегда был соавтором сценария в своих картинах именно потому, что фабула фабулой, а он делал из этого сон. Бергман же сказал, что Тарковский превратил кино в сон, добавлю: «В сон страшный и прекрасный», отсюда элемент триллера и элемент утопии, которая всегда есть в его картинах. Сюжет сна не важен, во сне важно то, что это дырка в другую реальность. «Рублев» придуман процентов на восемьдесят, я думаю, Кончаловским, а снят Тарковским, и с тех пор Кончаловский доказывает ему, как надо было это снимать. Вот «Грех» — это такой еще один ответ,…

Сны Ивана вообще довольно страшные, но Тарковский просто снимал в жанре сна, поэтому иной мир присутствует не только в «Ивановом детстве», он присутствует уже в фильме «Сегодня увольнения не будет», который является советской, во многом пародийной версии «Платы за страх». И все-таки в «Плате за страх» Клузо, в оригинале фильма, все-таки не сновидческая реальность, а у Тарковского в «Сегодня увольнения не будет» —сновидческая. Как это сделано — пойди пойми. И почему-то именно Олег Борисов производит впечатление медиатора между тем миром и сим. А у других режиссеров… Впрочем, у Миндадзе и Абдрашитове тоже, в «Слуге». какая-то потустронность была.

Вот Лев Толстой оценивал Ницше как «мальчишеское оригинальничанье полубезумного Ницше». Понимаете, конечно, имеет. И Толстой оценивал Шекспира, а Логинов оценивает Толстого, а кто-нибудь оценивает Логинова. Это нормально. Другой вопрос — кому это интересно? Вот как Толстой оценивает Шекспира или Ницше — это интересно, потому что media is the message, потому что выразитель мнения в данном случае интереснее мнения. Правда, бывают, конечно, исключения. Например, Тарковский или Бродский в оценке Солженицына. Солженицын не жаловал талантливых современников, во всяком случае, большинство из них. Хотя он очень хорошо относился к Окуджаве, например. Но как бы он оценивал то, что находилось в…

Понимаете, насчет смысла названия «Зеркало» существует огромная литература.

Вот Рената Литвинова сказала мне (это есть в нашем интервью в ЖЗЛ), что это фильм, в котором каждый видит себя. Посмотрится и увидит свою биографию, вчитает ее. И это тоже вполне имеет право на трактовку. Я считаю, что там другая метафора: что мы, наша жизнь — это зеркало жизни родителей. Что мы, хотим или нет, но отражаем их и не можем прожить другую жизнь. Потому что мы на это обречены.

Мать моя считает, что это разбитое зеркало, потому что память героя преподносит ему только осколки в том смысле, в каком «Разбитая жизнь или Волшебный рог Оберона» — разбитая жизнь, потому что она разбита на осколки. Каждый будет…

Видите ли, если говорить об Арсении Тарковском, то «Чудо со щеглом» — просто юмористическое произведение. Если об Андрее, то, видите, с юмором там сложно. Весь юмор, который у него был, на мой взгляд, пришел от Стругацких. И он есть, конечно, в «Сталкере» — такой мрачноватый юмор в диалогах, и, конечно, есть некоторый юмор в самом замысле: что никакого не происходило чуда, никакого посещения не было, была обычная техногенная катастрофа, а все остальное выдумал Сталкер. Вот это уже была идея самого Тарковского — убрать из сценария всю фантастику. И что комната не исполняет никаких желаний, они сами исполняются, что мартышка родилась такой, не потому что она мутант, а потому, что рождаются иногда…

Раздавать диагнозы я не могу. Сергей Рудаков – это героически и трагически погибший человек, погибший в штрафном батальоне, куда его сослали из-за того, что он, будучи контужен на войне и работая в военкомате, пытался спасти от армии одного из… по-моему, кого-то из верующих… В общем, он пытался спасти от мобилизации человека, совершенно к войне не готового, совсем к ней не приспособленного. Положил душу за други своя. 

Сергей Рудаков… как поэта я не могу его оценивать, потому что недостаточно знаю, да и далеко не все стихи опубликованы. А по переписке… Ну есть же вот это определение Ахматовой: «Он сошел с ума, вообразив, что гениальным поэтом является он, а не Мандельштам».…

Нет, это замечательная картина, и она совсем не прямолинейная. Вы в нее вглядитесь, все-таки Цымбал — постановщик «Защитника Седова», это очень сильный режиссер. Сейчас он работает в документальном кино, так сложилось, но Цымбал работал вторым режиссером на «Сталкере» и у него есть могучий опыт делания кино. Он не просто ученик Тарковского, он — один из режиссеров, работающих в его традиции, традиции именно вопрошания о человеке. И для меня «Повесть непогашенной луны» — она именно о том, о чем снял Цымбал — о логике, о страшной логике нового времени, которая вытесняет этого комбрига, которая вытесняет Фрунзе (прототипа), а приходит время других людей. Пильняк писал, вообще-то говоря, о другом.…

когда она умерла, только через 2 недели стало известно, и о похоронах. Она же в последние годы всё-таки жила в совершенном уединении, в полной слепоте, и, если не считать эпизодических появлений в довольно странных ТВ-шоу, пряталась от мира. После гибели Стаса Жданько вообще вся ее жизнь пошла наперекосяк. Я хорошо знал Виктора Проскурина — с ним дружил, рискну сказать. Вот это была тема, которую он никогда не трогал. Он близко участвовал в их жизни и всегда говорил, что это та трагедия, говорить о которой время не пришло.

Вот какая штука. Я сейчас буду ходить по тонкому льду, но надо же иногда поговорить с понимающей аудиторией с некоторой мерой откровенности. Малявина — это то, что называется…