Почему я считаю ее моим любимым детским поэтом. Знаете, моя первая, мной выученная, мне понравившаяся детская поэзия – это трехтомник Агнии Барто. Я хорошо его помню: первый – красный том, второй – синий, а третий – зеленый. Зеленый содержал в себе сценарии и пьесы, очень смешные детские сценки. Например, блестящий монолог Рины Зеленой: «Мы в детсадике теперь играем не в куклы, а с двигателями. Я этому двигателю на все колесики туфельки надела и спать уложила» – это о непобедимой совершенно детской игре в человека, потому что ничем нечеловеческим это заменить нельзя.
Я очень люблю и ранние ее стихи. Они, конечно, несут на себе очень сильный отпечаток советской власти. Ну, там:
Городок у берега,
Пальмы, пальмы, пальмы…
Мы с тобой в Америке, –
Вот куда попали мы.
Это я всегда про себя читаю (иногда – про себя, иногда – вслух), попадая в Лос-Анджелес или во Фриско, где пальмы, пальмы, пальмы… Но для меня как раз Барто сильна не социальными (очень всегда точными) стихами. Она – единственный настоящий лирик в русской детской поэзии. Есть настоящее, живое, трепещущее дыхание, есть даже ритм, есть даже некоторая суггестивность, есть некоторые темноты, рассчитанные на догадку.
Я, наверное, мог бы прочесть самое лирическое из всех ее стихотворений, самых пленительных. Именно потому, что его смысл очень неоднозначный.
Шумели от ветра
Зеленые ветви,
Висели качели
Под дубом столетним.
С утра до обеда,
До тихого часа
Качались ребята
Из первого класса,
Потом из второго,
Потом из шестого,
Потом малыши
Появляются снова.
Качели взлетают
То влево, то вправо,
И громко вздыхает
Вожатая Клава.
Она уверяет,
Что ей непонятно,
Как можно качаться
По часу подряд.
Туда и обратно,
Туда и обратно…
Ведь это, пожалуй,
Мозги заболят!
Как только ребята
Ложатся в постели,
Вожатая Клава
Бежит на качели.
Спят малыши
И не трогают Клаву,
Можно в тиши
Покачаться на славу!
К Анне Петровне,
К начальнику штаба,
Вечером Клаву
Зачем-то зовут.
— Ваша работа
Поставлена слабо!
Нельзя же качаться
По сорок минут!
Как только вожатые
Лягут в постели,
Анна Петровна…
Бежит на качели.
Она ученица
Десятого класса –
Ей можно качаться
До позднего часа.
Вечер чудесный,
Но в комнатах жарко,
Тетя Маруся
Гуляет в саду.
Тетя Маруся
Теперь санитарка —
Курсы окончила
В этом году.
Она произносит
Суровую речь,
Что нужно на отдыхе
Силы беречь:
После прогулки
Немедленно лечь.
Выслушав строгую речь
Санитарки,
Анна Петровна
На отдых идет.
А тетя Маруся…
Качается в парке,
Взлетают качели
То взад, то вперед.
Понимаете, любому идиоту ясно, что это вариация на сологубовские «Чертовы качели», как, кстати говоря, и «Крылатые качели» Энтина-Крылатова («В юном месяце апреле…»). Все «качельные» стихи в русской поэзии восходят к «Чертовым качелям» Сологуба:
В тени косматой ели,
Над шумною рекой
Качает черт качели
Мохнатою рукой.
Качает и смеется,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Доска скрипит и гнется,
О сук тяжелый трется
Натянутый канат.
Совершенно понятно, о чем идет речь. Это качели человеческой жизни, на которых по-прежнему нравится качаться и молодым, которые ни хрена не понимают, и тем, которые чуть постарше и которые о чем-то догадываются, и взрослым, для которых этот бешеный и прекрасный ритм – по-прежнему счастье. И сколько бы человек ни притворялся взрослым, он остается ребенком, которого тянет к простейшим детским развлечениям. Это все очевидно, тут не о чем говорить.
Но, конечно, главная прелесть этих стихов в том, что жизнь рассмотрена именно как качели, как непрерывное чередование взлетов и падений. И для Барто это норма, норма – не застывшее это существование, а непрерывный и веселый экстремум.
Давайте еще повспоминаем ее стихи:
Купание! Купание!
Полон дом народу!
Целая компания
В кухне греет воду.
А мама в белой юбке,
Как капитан из рубки,
Даёт команду бодро:
— Скорей несите ведра,
Мыльницы и губки!
Удивляет братца
Вся эта суматоха:
Зачем ему купаться?
Ему и так неплохо!
В ванне умный малый
Только щурит глазки:
Здесь лежать, пожалуй,
Лучше, чем в коляске!
А вот совершенно гениальное тоже – «Ревность»:
Мне казалось, будто Вася
Без меня скучает.
Я сказала: — Признавайся,
Что тебя печалит?
— Исчезают виды чаек! –
Вдруг он отвечает.—
Если чайки станут редки
А потом — как?
Если редки станут предки —
Нет потомков!
О каких-то редких видах
Раскричался Вася.
Говорю ему с обидой:
— Поспокойней: вдох и выдох!..
Ты не надрывайся!
Охранять он хочет чаек,
Просто в них души не чает,
А меня… не замечает.
Вечная тоже проблема. Помните, как в «Школьном вальсе» Зося, героиня Елены Цыплаковой, говорила: «Ты будешь вулканологом, а мне тебя ждать все время».
А вот, вот! Я же это наизусть помню с детства. Мало того, что они очень мнемоничны и прекрасно запоминаются, но это лирика, это стихи, написанные на лирические темы, транспонированные для детей. Это стихи не про мячик, не про игру, не про школу, не про родителей, бабушек и дедушек. Это стихи про взрослые чувства, которые ребенку надо транспонировать в мажор, переписать весело. Но это чувства серьезные, лирические, большие. И в этом плане Барто больший поэт, чем вся русская детская поэзия, исключая, может быть, пейзажного Маршака.
Отчего взгрустнулось
Тоне-письмоносцу?
Встала рано утром,
Ходит по морозцу,
Всем приносит нынче
Радостные вести.
Отчего ж у Тони
Сердце не на месте?
Ей от грустных мыслей
Никуда не деться,
Ждать от друга писем
Ей хотелось с детства,
Но никто не пишет
Тоне-комсомолке,
Все ее подружки
Здесь живут, в поселке.
Ей ни разу в жизни
Писем не вручали.
Грустно письмоносцу…
Ходит по морозцу
Почтальон в печали.
Классическая история – сапожник без сапог; почтальон, которому никто не пишет; учитель, которого собственные дети не слушаются; киномеханик, который не ходит в кино, потому что все время его смотрит из будки…Это довольно серьезная такая коллизия. А вот гениальное стихотворение (я больше люблю читать, чем комментировать):
Боюсь я темных улиц,
Дворов, где нет огня,
Боюсь — подкараулит
Там кто-нибудь меня!
Вдруг окажусь я трусом?
Чужую храбрость славлю,
Себе пятерку с плюсом
За храбрость не поставлю.
Я спрашивал Валерку:
— Какой я на поверку? (это гениально!)
Ну, неужели струшу
Я в настоящем деле? —
Открыл ему всю душу,
Мы долго с ним сидели.
И мне сказал Валерий,
Что он во мне уверен,
А утром все померкло!
Пересказал Валерка
Наш разговор о трусах
Девчонке в белых бусах,
Пересказал со вкусом,
Как я боюсь быть трусом.
Его я, между прочим,
Погладил по лицу —
Парочку пощечин
Выдал подлецу!
Шикарно! Значит, уже не трус: но не трус не потому, что по морде надавал, а потому что перешагнул через себя. Кстати говоря, вот эта вечная мнительность советского школьника… Его же все время готовили к подвигам: «Тебя будут пытать – ты выдашь тайну?» Вот Ксюша Драгунская, которой день рождения буквально через неделю, как и у меня, рассказывала, как у них в игре «Всемальдур» (все мальчишки – дураки) был штаб, были тайны, которые можно выдавать мальчишкам под пыткой, и были тайны, которые под пыткой выдавать нельзя. Это вечная советского школьника мысль: «А что, если будут пытать?» Он жил в вечной готовности к пыткам. «А предатель я или не предатель?» Ты все равно предатель, мальчик: когда родине надо будет спрятать какие-то косяки, виноват будешь ты, а не она. Но вот эти муки человека, который все время готовит себя к ужасному, у Барто зафиксированы гениально.
Вот тоже гениальное – «Поручается Андрею». Ох, какое суперсовременное стихотворение:
Андрюша летом был в Крыму.
Он рассказал на сборе,
Как было весело ему
Купаться в Черном море.
(Какая легкость, какой полет! Как стихи вообще текут рекой!)
Написал он в стенгазете
О камнях, о южном лете,
И о склонах Аю-Дага,
И о том, как воздух чист…
Все сказали: — Молодчага!
Ты, Андрюша, активист!
Раз ты выступил в печати,
Ты и шефом будешь кстати.
В наш подшефный детский сад
Пусть тебя и пригласят.
И пошло без передышки!
Поручений целый лист:
Обсужденье новой книжки
Подготовит активист.
Выступленье на линейке
Поручается Андрейке.
Клеить детские игрушки
Поручается Андрюшке.
Помогать больной старушке
Поручается Андрюшке.
И пойти в оранжерею
Поручается Андрею.
Вся дружина очень рада,
Что Андрюша так ретив:
— Нам работать и не надо,
Есть для этого актив!
Ночь пришла… Огни погасли…
— Где мой сын? — вздыхает мать.—
Может быть, ушел он в ясли
Помогать детей качать?
Господи, а вот:
Черемуха, черемуха
В овраге расцвела.
Черемуха, черемуха
Стоит белым-бела.
Ходили за черёмухой
Девчонки вчетвером,
Да оборвать черемуху
Им не позволил гром.
Сначала он не полный,
Не полный подал голос,
Потом от жёлтых молний
Все небо раскололось.
Все громче, громче слышится,
Гремит через огонь:
«Черемуху, черемуху,
Черемуху не тронь!»
Гениальное стихотворение, которое потом, как мне кажется, в другой модальности прозвучало у Левитанского:
Что бы там ни было с нами, но снова и снова
пахнет черемухой — и ничего не поделать!
«Кто-нибудь утром проснется сегодня и ахнет…» Да, вот это «черемуху не тронь» – это же искупает, на самом деле, все советские стихи и все советские поступки Агнии Барто. То, что это сквозь все! Я не говорю про «Уронила мишку на пол», «Зайку бросила хозяйка» или «Идет бычок, качается». Это все так и есть. Мне очень нравилось, как у Валерия Попова было:
Идет бычок, качается,
Кончает на ходу.
Никак не догадается,
Кого имел в виду.
Даже в переделке это прелестно. Нет, конечно, вот это еще – «Больше всех им надо…». А вот совсем напоследок – «Везет нам!»:
Мне помогает случай,
Счастливая звезда:
С девчонкой, самой лучшей,
Встречаюсь иногда.
Наташа едет к тете,—
Не ближние края,—
У дома, в подворотне,
Оказываюсь я.
Случайно сводит нас судьба
И у фонарного столба,
И в магазине нотном,—
Везет нам!
Но я, по правде говоря,
Чтоб встретиться случайно,
Часами жду у фонаря,
Повсюду жду,
Часами жду…
Читатель, это тайна.
Имей в виду…
