Формальными находками, это роман нового типа. Роман, строго говоря, без фабулы, без стержневого персонажа, с множеством героев, и все-таки они очень сырые все. Бекки Шарп, например. И потом, светские романы — это отдельный жанр, в нем многие преуспели (Ивлин Во в том числе). Светская жизнь — это особая жизнь, с ее удивительным сочетанием легкости и бесстрашия, с ее снобизмом. Снобизм потому, что отношение к смерти у сноба особое: он плохо живет и хорошо умирает. То есть он готовится, он хочет хорошо выглядеть. Это то, что называется «от легкой жизни мы сошли с ума». Не все понимают, но ведь в этом жанре светского романа выдержаны и «Петербургские зимы»
«Vanity Fair», понимаете, там «vanity» — это не совсем тщета, не совсем тщеславие. Это такое состояние растраты жизни. Тщета — ведь это бессмысленность, но в этой бессмысленности есть что-то героическое. Во всяком случае, мне в «Ярмарке тщеславия» было вот это ощущение… В «Ярмарке тщеславия», у Шеридана в «Школе злословия», отчасти у Скриба в «Стакане воды» мне было дорого вот это ощущение блистательно растрачиваемой жизни; жизни, переходящей в пустоту; жизни, которая так погранична со смертью. Светская жизнь со смертью очень погранична, потому что это жизнь дуэли, порока, саморастраты, богемности. В этом что-то есть, ведь быть тщеславным человеком очень трудно, для этого надо все-таки соответствовать определенным критериям.