Не могли бы вы рассказать про Юза Алешковского и Леонида Мациха?

Ну про это у меня интересный был диалог с Леонидом Мацихом, замечательным богословом. Я много довольно с ним разговаривал, и вот я боялся подойти прямо к этому вопросу, и очень осторожно, экивоками все спрашивал: «Чувствуете ли вы диалог, ощущаете ли вы присутствие бога?» Наконец он пресек эти все попытки: «Если вы имеете в виду присутствие старика, то даже не сомневайтесь».

Да, я чувствую присутствие бога в своей жизни, как это ни самонадеянно. Но это не самонадеянность, но я ощущаю себя в диалоге каком-то, и это не мой внутренний диалог. Потому что очень многие вещи в нем приходят независимо от меня, мне не принадлежат. Я чувствую подсказки. Потом, это же Льюис, кажется,…

Да нет, конечно. Месть иногда приносит личное удовольствие — в этом никто не сомневается. Правильно говорил Сталин: «Самое большое наслаждение — это отомстить и выпить бокал хорошего грузинского вина». Не знаю насчет бокала вина, но вообще месть — это одно из серьезных удовольствий. Греховных, конечно, sinful pleasures. Даже, я бы сказал, dark pleasures. Но ничего не поделаешь, это в человеческой природе. Пушкин называл отмщение добродетелью христианской. Здесь, я думаю, она не христианская, а библейская, дохристианская: око за око, зуб за зуб. Ветхозаветная добродетель, такая доблесть варвара.

Я думаю, что в потакании этому sinful pleasure нет ничего особенно хорошего.…

Мацих был человеком устной культуры, написал он очень мало. Собственно, кроме «Скачущего на льве», художественных текстов нет. В лекциях он иногда несколько забалтывался, но не потому что говорил не о деле. Он говорил не о деле, но его отвлекали разные мысли. Его лекции по иудаике абсолютно блистательны, на мой взгляд; лекции по масонству слишком комплиментарны для масонства, но слушать его было люто интересно. Да и вообще голос Мациха — это счастье. Понимаете, какая вещь? От богослова требуется свидетельство о боге, вот и все. Он не должен быть таким казуистически подкованным или теологически сложным. Он должен быть, конечно, человеком просвещенным, но это не главное. Вы должны в его…

Никакой он не «малоизвестный», это вы впервые сейчас просто услышали о его «Книге последних слов». Это очень известный автор, автор народных текстов. «Окурочек» – самая известная за границей русская песня, ее пел Ив Монтан, причем пел по-русски. Ее пела Дина Верни. «Окурочек»  – это лучший, без преувеличения, текст блатной поэзии. Лучшая песня блатной поэзии. То есть их две – «Ванинский порт»… Я думаю, что это лучшее четверостишие в русской любовной поэзии:

Я знаю: меня ты не ждешь

И писем моих не читаешь,

Встречать ты меня не придешь,

А если придешь – не узнаешь.

Так это дядя Миша Гулько  исполняет, слезы…

Мацих был для меня идеальным богословом. Он известный религиовед. Ну не просто религиовед, а именно богослов. Богослов, он что должен делать? Он должен напоминать о присутствии Господа. «О вы, свидетельствующие о Господе, не умолкайте». Вот Мацих напоминал. Он своим присутствием, своим поведением, своими интонациями,— он подтверждал бытие божие в мире. Я помню, мы с ним проговорили довольно долго, гораздо дольше, чем собирались. Он тогда просидел три часа вместо одного, и никто не возражал.

Просто потому, что, понимаете. Вот я задал ему вопрос: «Есть ли у него живое ощущение присутствия бога, ощущение диалога?» Он сказал: «Если вы имеете в виду старика, то даже не сомневайтесь». Под…

Я согласен со всеми оценками Мациха. Этот человек стоит для меня где-то на одном уровне с моим другом и учителем Владимиром Вагнером. И хотя мы знакомы были мало, но друг друга очень любили. И я Мациха считаю гением.

Что касается Радзинского. Он тоже мой друг, вообще-то, Радзинский-младший, мы на «ты». Он очень хороший человек и прозаик замечательный. Я не думаю, что «Суринам», а скорее, конечно, «Агафонкин и время». Но он единственный писатель, которого я могу назвать продолжателем Стругацких, лучшим учеником.

Я очень любил Мациха, но я мало его знал. Мацих — это был такой замечательный богослов и вообще философ религиозный. И пьеса его хорошая, и он был человек очаровательный. Понимаете, что должен делать богослов? (Я не устаю это повторять.) Он должен свидетельствовать о Боге. Вот как в присутствии врача больному становится легче, так и в присутствии богослова страдания о Боге, муки о Боге должны отступать, вы должны чувствовать, что Он есть. Я помню, как я Мациха спросил, есть ли у него ощущение диалога с Богом. Он сказал: «Если вы имеете в виду старика, то даже не сомневайтесь». Да, ощущение диалога со стариком. Мацих был очень умный, очень обаятельный и очень глубокий человек, настоящий свидетель о…

Я могу только сказать, что главная задача богослова, как и задача искусства,— свидетельствовать о Боге. Мацих свидетельствовал. Помню, я его спросил: «Лёня, вы ощущаете присутствие Бога?» И он сказал: «Если вы о разговорах со стариком, о голосе старика, то даже не сомневайтесь». Он немножко был похож на Володю Вагнера, тоже друга моего близкого, замечательного казахстанского немца, занесённого судьбою в Караганду, а потом в «Артек». Гениальный Вагнер, в присутствии которого всегда верилось в добро. Вагнер не говорил о добре — Вагнер был добром. Вот и Мацих не говорил о Боге, а он был свидетельством бытия Божия.

Саша, письмо, которое Юрий Домбровский опубликовал — ну, не опубликовал, а обнародовал, скажем так, он не возражал против его тиражирования,— оно абсолютно честное. И много есть тому свидетелей. Я и Клару Домбровскую об этом много раз спрашивал. Видите, я когда читал Ирину Стрелкову (она же была такой молодёжной писательницей), мне всегда в её прозе (дети на такое дело ужасно чувствительны) какой-то пахло гнилью. И вот я не знал этого. А когда узнал, понял, что там было не так.

Наверное, эти монологи действительно грузят, действительно отнимают время. Мне кажется, читать лучше, читать полезнее. Это к тому же моему разговору о том, что общение в избытке вредит, да и оно прекращается сейчас. Сейчас, мне кажется, важнее читать.