Повелитель мух

Понимаете, «Наследники» — вещь действительно настолько сложная… Миша Успенский, Царствие ему небесное, когда-то мне говорил, что это надо перечитывать раз пять, прежде чем выносить о ней суждение. Я готов это сделать. Давайте сделаем лекцию об Уильяме Голдинге, о «Повелителе мух» в частности (тоже вещь недопрочитанная). «Хапуга Мартин» — гениальный роман. Мне в своё время безумно нравился «Чрезвычайный посол».

Это классика, абсолютно великая книга, и фильм Питера Брука велик и не хуже. До сих пор помню, как в «Артеке» ночью устраивали мы ночной просмотр на детском кинофестивале, потому что запретили его показывать детям, сочли слишком мрачным. И мы представителей детской прессы запустили в пресс-центр ночью и им показывали картину. Я считаю, что это великое кино, абсолютно.

Ну, «Хапуга Мартин» — в переводе Миры Абрамовны Шерешевской, как я собственно эту книгу прочёл. «Шпиль» я не люблю, скажу сразу, он для меня слишком умозрителен, и мне не близок герой, я его не полюбил. А вот «Зримая тьма» и, конечно, в особенности «Хапуга Мартин», абсолютно гениальная повесть,— они мне нравятся. Больше всего я, как и Успенский, люблю «Наследников». Мне кажется, это самая интересная и самая глубокая повесть Голдинга. И совершенно прав был он сам, говоря, что эту книгу надо перечитывать не один раз, чтобы её понять.

Что касается «Хапуги Мартина». Там, кстати, довольно простая история, я рекомендую тоже всем эту книгу. Там приём примерно тот же, что и у Бирса в «Случае на мосту…

Их на самом деле очень много, но я бы на месте наших поспешно экранизировал роман Гриффина, который называется «Lifers». Он только что вышел в Англии, такое издательство у них есть — «Chicken». Почему бы я его экранизировал в России? Потому что там тема страха главная, там дети борются с повально распространяемым страхом. Не буду вам подробно объяснять, как эта книга сделана. Вообще все англоязычные читающие дети после двенадцати, мне кажется, должны эту книгу сделать своей настольной. «Lifers» она называется, напоминаю, «Жители», «Жизняки». Это здорово и увлекательно.

И вообще мне кажется, что экранизировать нужно именно такие книжки о детских тоталитарных сообществах. Вот…

Да переведено всё тысячу раз, Господи. Ну конечно, «Дорога уходит вдаль», особенно 3-й том «Весна». И конечно, «Вверх по лестнице, ведущей вниз» Бел Кауфман — изумительная книга. И конечно, «Повелитель мух». Ну, всю классику ХХ века на эту тему.

Наверное, о подростковой любви лучшее, что написано в России — «Дикая собака динго». Это удивительно тонкая и точная книга. Поразительно, как она вообще была написана в это время. Кассиль, что-то из «Великого противостояния». Хотя это конечно, не того класса, что «Над пропастью во ржи». Георгиевская, «Лгунья», конечно.

Понимаете, драма взросления — по Толстому, пустыня отрочества — это настолько трагическая вещь. Вот у Толстого она не…

«Повелитель мух» на самом деле действительно послевоенная книга, а не умозрительная.

Голдинг, он вообще немножко суховат и, конечно, такое пиршество фантазии как в упоминаемой вами книге Стругацких «Трудно быть Богом», такого изобилия амбивалентных деталей, такого избытка сложных мыслей вы у Голдинга не найдете. Он как писатель даром что нобелиат, он немного иллюстративен, у него есть, конечно, абсолютные шедевры, ну там, скажем, «Наследники», которых Михаил Успенский называл самой сложной фантастикой, даже не фантастикой, может быть самой сложной сказкой XX века. Он говорил, что надо три раза и перечитывать, чтобы хоть что-то понять. Ну и конечно «Шпиль», выдающееся…

Ну да, конечно. Понимаете, там не совсем язык. Там же у Чана это сложная довольно повесть. Чан… Кстати, Чан — как раз он наследует Лему в том смысле, что он ученый, мыслитель. И неважно, в «Вавилонской башне» он историк, в других сочинениях он физик, а здесь он лингвист. Он довольно глубоко погружается в предмет разговора и имитирует такое строгое научное письмо. Вот там же, в «Истории твоей жизни», в письменности этих инопланетян — там другая природа времени, там настоящее не существует. Ну, сложно там, я сейчас не перескажу.

И вот мне представляется, что, изучая другой язык, вы не можете, конечно, изменить свой характер, психологию свою, но вы можете, по крайней мере, от каких-то вещей…